Тишина не по приказу
Мария Монтессори
Из книги «Открытие ребенка», перевод с нидерландского Паула Бранда, русское издание Международного проекта «Метрополис», 1995 год
Тишина – торможение движения
С давних пор в обычных школах принято полагать, что тишины можно достичь приказом, не задумываясь о значении этого слова. Тишина означает остановку всех движений, а не, как обычно считается, – прекращение шума, заглушающего нормальные, допускаемые в данной обстановке звуки.В обычных школах под тишиной понимают прекращение разговоров, подавление реакции, нечто противоположное шуму и беспорядку.
Но тишину можно понимать и в положительном смысле – как состояние, возвышенное над обычным ходом вещей. Как мгновенное торможение, требующее усилий, как заповедь воли, как изоляцию звуков обычной жизни, наконец – как удаление души от голосов внешнего мира.
Тишина, которой мы достигаем в наших школах, – это глубинная тишина, хотя и полученная в классе с более чем сорока маленькими детьми от трех до шести лет. Никогда приказ не смог бы вызвать нечто столь же замечательное, как это совместное проявление воли к подавлению любого действия, и это – в период жизни, когда движение кажется непреодолимым, именно из-за характеристики возраста. Происходит настоящее сотрудничество, осуществляющееся среди детей, которые в стремлении к удовлетворению собственных потребностей привыкли следовать своим путем.
Я предлагаю детям выполнять различные упражнения, которые вносят важный вклад в развитие их удивительной способности к самодисциплине. Упражнения по достижению тишины (позднее их назвали уроками тишины) есть одна из особенностей наших школ. Своим возникновением они обязаны случаю.

Случай с «куклой»
Однажды, проходя по игровой площадке Дома детей, я встретила маму с четырехмесячным младенцем на руках. Он был завернут в пеленку, как это принято среди простого народа Рима – очень туго, чтобы придать его тельцу хорошую форму. Туго запеленутого младенца называют «куклой». Этот малыш, толстый и довольный, был похож на олицетворение мира и покоя. Я взяла его у матери, и он оставался спокойным и неподвижным. Я подошла с ребенком в руках ко входу в здание, где дети по привычке выскочили мне навстречу, бурно обхватили своими ручонками мои колени, чуть не сбив меня с ног. Я улыбнулась им, показывая «куклу». Они поняли и запрыгали вокруг меня, глядя на меня горящими глазами, но больше не задевая меня, беспокоясь о малыше, которого я держала в руках. Так, окруженная детьми, я вошла в зал. Мы сели. Я – лицом к ним, на большом стуле, а не на одном из их маленьких стульчиков, как я обычно делаю, – следовательно, с некоторой торжественностью. Со смешанным чувством нежности и радости дети смотрели на моего малыша, но мы не сказали еще ни слова. Затем я начала:– Я принесла вам маленького учИтеля.
Удивленные, зачарованные лица, смех.
– Да, да, учИтеля, потому что никто из вас не может вести себя так тихо, как этот малыш.
Все дети вдруг затихли.
– Никто не держит свои ноги так тихо, как он.
Все старательно ставят ноги ровно перед собой. Улыбаясь, я смотрю на них.
– Да, да, но так тихо, как у него, ноги не смогут стоять; вы все-таки немножко шевелите ими, а он – нет. Никто не может сделать это так хорошо.
Дети глядят серьезно, они явно находятся под впечатлением превосходства маленького учителя; некоторые улыбаются, и их глаза как бы хотят сказать, что это, конечно, происходит из-за пеленок.
– Никто не может вести себя так тихо, как он.
Общее молчание.
– Невозможно вести себя, действительно, так тихо, потому что … прислушайтесь к его дыханию... как тихо... подойдите-ка, на цыпочках. Некоторые встают и очень осторожно, на цыпочках, приближаются, втянув шеи и повернув ухо к малышу. Глубокая тишина.
– Никто не может так тихо дышать, как он.
Дети удивленно смотрят, нет, они не могли себе представить, что производят шум, ведь они стоят так тихо, – и что такие малыши могут вести себя еще тише, чем большие дети. Они пробуют задержать дыхание. Я встаю.
– Теперь я тихонько, очень тихо ухожу.
Я двигаюсь на цыпочках, как можно бесшумнее.
– И все же вы слышите мои шаги, как бы тихо я ни старалась двигаться, что-то еще слышно. Но ребеночек идет вместе со мной, и его вы не слышите. Он тоже уходит, но совершенно тихо.
Дети улыбались, они были тронуты, они понимали, что есть правда, а что – ирония в моих словах. Через открытое окно я отдала «куклу» ее маме.

Но словно что-то от очарования, исходившего от малыша, осталось в воздухе и проникло в детские души; нет ничего более тихого и милого в природе, чем очень легкое дыхание новорожденного. Вновь распустившаяся человеческая душа, покоящаяся в мирной тишине, – какое величие! Дети также ощущают поэзию тишины, окружающей мирное пробуждение человеческой жизни. И возник урок тишины
Этот случай вызвал мое глубокое восхищение, мне хотелось повторить его, но как? В один прекрасный день я выбрала самый простой путь и попросила детей: «Давайте установим тишину!». К моему удивлению, они весело ответили: «Да, да!». Тогда я сказала: «Чтобы получить тишину, нужно, чтобы никто не двигался. Даже движущаяся нога производит шум. Даже наше дыхание может производить шум». Все постарались затихнуть, и я вместе со всеми.
Дети сидели как зачарованные. Изо всех сил они старались избегать даже малейшего движения. В процессе моих коротких, ясных высказываний, прерываемых неподвижностью и тишиной, дети продолжали увлеченно слушать и смотреть. Многие были поражены чем-то, чего раньше никогда не замечали, например, что существует много звуков, на которые не обращается внимание, и тем, что может быть различная степень тишины. Есть абсолютная тишина, когда ничто, абсолютно ничто не движется. Они потрясенно смотрели на меня, тихо стоящую посреди класса, а меня будто и не было. Затем они изо всех сил старались достичь того же. Я предупреждала их, например, что кое-где почти незаметно шевелится нога.
Дети не двигались, зачарованные тишиной, как своим настоящим завоеванием. «Смотрите, – сказала я, – теперь все так тихо, будто здесь никого нет». Я задергиваю шторы и в темноте класса говорю: «Прислушайтесь теперь. Услышите ли вы мой тихий голос, произносящий ваше имя».
Из соседней комнаты, расположенной сзади, сквозь широко открытую дверь монотонным голосом, но растягивая слоги, как обычно зовут кого-нибудь в горах, я называю имена детей, и кажется, этот наполовину скрытый голос проникает в сердце каждого ребенка и взывает к его душе. Ребенок, которого я зову, тихо встает, стараясь не задеть своего стула, и движется как можно мягче, высоко на цыпочках, чтобы быть совсем неслышным. И все же его шаги слышны в абсолютной тишине, не нарушаемые ничем другим, потому что остальные сохраняют свою неподвижность.
С радостным лицом ребенок подходит к двери и подпрыгивает в другой комнате, с трудом подавляя смех; или берет меня за одежду и прижимается ко мне; или начинает смотреть на своих маленьких товарищей, которые еще ждут в тишине. Ребенок принимает мой зов почти как привилегию, как подарок, как награду, хотя и знает, что позовут всех, начиная с ребенка, который ведет себя тише всех в классе. Поэтому каждый старается своим совершенным ожиданием заслужить освобождающий зов.
Я наблюдала однажды, как трехлетняя девочка пыталась удержать желание чихнуть, и успешно! Ее грудь тряслась, когда она задерживала дыхание, но она держалась до тех пор, пока с блеском не победила.
Такая игра необыкновенно увлекает детей; их внимательные лица, их терпеливая неподвижность доказывают, что они испытывают большое наслаждение. Вначале, когда детская душа была мне еще неизвестна, я думала показывать им маленькие лакомства и игрушки с обещанием, что дети, которых позовут, получат их. Я думала о подарках в качестве необходимого стимула, чтобы поощрить подобные усилия детей. Но очень скоро стало заметно, что это не имеет смысла. Пережив напряжение, умиление и наслаждение от тишины, дети приходили ко мне как корабли в гавань, – счастливые от нового переживания и от сознания одержанной победы. Это и было их наградой. Они забывали обещанные сладости и не думали больше об игрушках.
Так я отказалась от подобного бесполезного средства и с удивлением увидела, что часто повторяемая игра в тишину становится все более завершенной, ведь даже трехлетние малыши оставались в состоянии неподвижности все время, которое было необходимо мне, чтобы позвать всех сорок детей из комнаты. Я поняла: детская душа имеет свои награды и духовные наслаждения. После таких упражнений казалось, что дети начинали больше меня любить; они определенно становились послушнее, симпатичнее и мягче. Мы как бы могли удаляться от мира и переживать минуты, внутренне связывавшие нас. Я, с надеждой зовущая их, и они, в глубокой тишине прислушивающиеся к моему голосу. Каждый из нас ощущал в тот момент свою избранность!