Тишина не по приказу

Случай с «куклой»

Однажды, проходя по игровой площадке Дома детей, я встретила маму с четырехмесячным младенцем на руках. Он был завернут в пеленку, как это принято среди простого народа Рима – очень туго, чтобы придать его тельцу хорошую форму. Туго запеленутого младенца называют  «куклой». Этот малыш, толстый и довольный, был похож на олицетворение мира и покоя. Я взяла его у матери, и он оставался спокойным и неподвижным. Я подошла с ребенком в руках ко входу в здание, где дети по привычке выскочили мне навстречу, бурно обхватили своими ручонками мои колени, чуть не сбив меня с ног. Я улыбнулась им, показывая «куклу». Они поняли и запрыгали вокруг меня, глядя на меня горящими глазами, но больше не задевая меня, беспокоясь о малыше, которого я держала в руках. Так, окруженная детьми, я вошла в зал. Мы сели. Я – лицом к ним, на большом стуле, а не на одном из их маленьких стульчиков, как я обычно делаю, – следовательно, с некоторой торжественностью. Со смешанным чувством нежности и радости дети смотрели на моего малыша, но мы не сказали еще ни слова. Затем я начала:
– Я принесла вам маленького учИтеля.
Удивленные, зачарованные лица, смех.
– Да, да, учИтеля, потому что никто из вас не может вести себя так тихо, как этот малыш.
Все дети вдруг затихли.
– Никто не держит свои ноги так тихо, как он.
Все старательно ставят ноги ровно перед собой. Улыбаясь, я смотрю на них.
– Да, да, но так тихо, как у него, ноги не смогут стоять; вы все-таки немножко шевелите ими, а он – нет. Никто не может сделать это так хорошо.

Дети глядят серьезно, они явно находятся под впечатлением превосходства маленького учителя; некоторые улыбаются, и их глаза как бы хотят сказать, что это, конечно, происходит из-за пеленок.
– Никто не может вести себя так тихо, как он.
Общее молчание.
– Невозможно вести себя, действительно, так тихо, потому что … прислушайтесь к его дыханию... как тихо... подойдите-ка, на цыпочках. Некоторые встают и очень осторожно, на цыпочках, приближаются, втянув шеи и повернув ухо к малышу. Глубокая тишина.
– Никто не может так тихо дышать, как он.

 Дети удивленно смотрят, нет, они не могли себе представить, что производят шум, ведь они стоят так тихо, – и что такие малыши могут вести себя еще тише, чем большие дети. Они пробуют задержать дыхание. Я встаю.
– Теперь я тихонько, очень тихо ухожу.

Я двигаюсь на цыпочках, как можно бесшумнее.
– И все же вы слышите мои шаги, как бы тихо я ни старалась двигаться, что-то еще слышно. Но ребеночек идет вместе со мной, и его вы не слышите. Он тоже уходит, но совершенно тихо.

Дети улыбались, они были тронуты, они понимали, что есть правда, а что – ирония в моих словах. Через открытое окно я отдала «куклу» ее маме.

Но словно что-то от очарования, исходившего от малыша, осталось в воздухе и проникло в детские души; нет ничего более тихого и милого в природе, чем очень легкое дыхание новорожденного. Вновь распустившаяся человеческая душа, покоящаяся в мирной тишине, – какое величие! Дети также ощущают поэзию тишины, окружающей мирное пробуждение человеческой жизни. И возник урок тишины

Этот случай вызвал мое глубокое восхищение, мне хотелось повторить его, но как? В один прекрасный день я выбрала самый простой путь и попросила детей: «Давайте установим тишину!». К моему удивлению, они весело ответили: «Да, да!». Тогда я сказала: «Чтобы получить тишину, нужно, чтобы никто не двигался. Даже движущаяся нога производит шум. Даже наше дыхание может производить шум». Все постарались затихнуть, и я вместе со всеми.

Дети сидели как зачарованные. Изо всех сил они старались избегать даже малейшего движения. В процессе моих коротких, ясных высказываний, прерываемых неподвижностью и тишиной, дети продолжали увлеченно слушать и смотреть. Многие были поражены чем-то, чего раньше никогда не замечали, например, что существует много звуков, на которые не обращается внимание, и тем, что может быть различная степень тишины. Есть абсолютная тишина, когда ничто, абсолютно ничто не движется. Они потрясенно смотрели на меня, тихо стоящую посреди класса, а меня будто и не было. Затем они изо всех сил старались достичь того же. Я предупреждала их, например, что кое-где почти незаметно шевелится нога.

Внимание детей напряженно нацеливалось на каждую часть их тела в стремлении и желании достичь неподвижности. Наступала настоящая тишина, совершенно отличная от той, которую поверхностно называют тишиной. Будто постепенно останавливалась жизнь, будто класс мало-помалу пустел. Тогда мы начинали слышать тиканье стенных часов, словно оно становилось все громче по мере того, как углубляется тишина. Снаружи, со двора, который раньше казался всем таким тихим, доносились разные звуки: попискивание птички, шаги ребенка.

Дети не двигались, зачарованные тишиной, как своим настоящим завоеванием. «Смотрите, – сказала я, – теперь все так тихо, будто здесь никого нет». Я задергиваю шторы и в темноте класса говорю: «Прислушайтесь теперь. Услышите ли вы мой тихий голос, произносящий ваше имя».

Из соседней комнаты, расположенной сзади, сквозь широко открытую дверь монотонным голосом, но растягивая слоги, как обычно зовут кого-нибудь в горах, я называю имена детей, и кажется, этот наполовину скрытый голос проникает в сердце каждого ребенка и взывает к его душе. Ребенок, которого я зову, тихо встает, стараясь не задеть своего стула, и движется как можно мягче, высоко на цыпочках, чтобы быть совсем неслышным. И все же его шаги слышны в абсолютной тишине, не нарушаемые ничем другим, потому что остальные сохраняют свою неподвижность.

С радостным лицом ребенок подходит к двери и подпрыгивает в другой комнате, с трудом подавляя смех; или берет меня за одежду и прижимается ко мне; или начинает смотреть на своих маленьких товарищей, которые еще ждут в тишине. Ребенок принимает мой зов почти как привилегию, как подарок, как награду, хотя и знает, что позовут всех, начиная с ребенка, который ведет себя тише всех в классе. Поэтому каждый старается своим совершенным ожиданием заслужить освобождающий зов.

Я наблюдала однажды, как трехлетняя девочка пыталась удержать желание чихнуть, и успешно! Ее грудь тряслась, когда она задерживала дыхание, но она держалась до тех пор, пока с блеском не победила.

Такая игра необыкновенно увлекает детей; их внимательные лица, их терпеливая неподвижность доказывают, что они испытывают большое наслаждение. Вначале, когда детская душа была мне еще неизвестна, я думала показывать им маленькие лакомства и игрушки с обещанием, что дети, которых позовут, получат их. Я думала о подарках в качестве необходимого стимула, чтобы поощрить подобные усилия детей. Но очень скоро стало заметно, что это не имеет смысла. Пережив напряжение, умиление и наслаждение от тишины, дети приходили ко мне как корабли в гавань, – счастливые от нового переживания и от сознания одержанной победы. Это и было их наградой. Они забывали обещанные сладости и не думали больше об игрушках.

Так я отказалась от подобного бесполезного средства и с удивлением увидела, что часто повторяемая игра в тишину становится все более завершенной, ведь даже трехлетние малыши оставались в состоянии неподвижности все время, которое было необходимо мне, чтобы позвать всех сорок детей из комнаты. Я поняла: детская душа имеет свои награды и духовные наслаждения. После таких упражнений казалось, что дети начинали больше меня любить; они определенно становились послушнее, симпатичнее и мягче. Мы как бы могли удаляться от мира и переживать минуты, внутренне связывавшие нас. Я, с надеждой зовущая их, и они, в глубокой тишине прислушивающиеся к моему голосу. Каждый из нас ощущал в тот момент свою избранность!
Фото с сайта www.gutenberg.org

Кадры из фильма Una vita per i bambini в переводе с итальянского Жизнь ради детей.