Толкование детства как попытка понять его природу

Кроме родительских дневников, бывают дневники наблюдений ученых, изучающих жизнь детей. Они полны объективными данными о состоянии физического, психического, социального и других аспектов развития детей. Таких дневников люди написали гораздо меньше, поскольку подобная работа требует профессионального подхода. Обычно эти записи мало кому известны, как и тысячи диссертационных работ, ради написания которых, эти дневники и были созданы. Мне не пришлось представить миру ни диссертации, ни научного дневника.

Но самые интересные тексты, по-моему, создают родители или педагоги-исследователи, которые задались целью не только записать то, что заметили, но и одновременно проанализировать происходившее, истолковать с точки зрения своего миропонимания. Именно такой работой занялась сто лет назад замечательный итальянский врач, психолог и педагог Мария Монтессори. Научное исследование жизни детей она считала главным делом своей профессиональной жизни. Наставница с блокнотом в руках – такой можно представить М. Монтессори среди детей своего Дома ребенка. Этот образ передался всем, кто шел ее путем. Педагогами-исследователями были Елена Пархерст, Петер Петерсен, Юлия Ивановна Фаусек и сотни других замечательных монтессори-педагогов всего мира. Они смогли подняться над обыденностью ежедневных детских проблем и стать настоящими исследователями, похожими на тех вдохновенных ученых, которые проводят время над микроскопом, наблюдая малейшее движение крылышка божьей коровки или ресничек инфузории туфельки. Последние годы я тоже, кажется, иду путем Марии Монтессори. Мне нравится записывать свои наблюдения детей и толковать эти записи с точки зрения философии свободного развития детства. Эта философия близка мне более, чем какая-то другая.

Во-первых, обычным родителям дневниковые записи своих наблюдений дают уникальный материал для развития отношений с собственными наследниками в период весьма отдаленный от их младенческих лет. Прочитав эти родительские записи, выросшим детям, в сложный момент жизни, иногда удается преодолеть возникшие трудности. 

Во-вторых, попытки понимать и толковать жизнь своего ребенка заставляют и нас самих обратиться к осмыслению жизни. А эта задача, куда сложнее, но и важнее других.

Для психологов и врачей наблюдения пациентов – неотъемлемая часть работы, особенно при постановке диагноза. Но часто этот процесс ограничен во времени. Ребенка наблюдают, тестируют, делают срез и диагностируют в один прием. Тесты, применяемые медиками и психологами, отражают скорее обстоятельства, окружающие жизнь ребенка до момента заполнения этих самых тестов, и не всегда показывают истинные возможности пациента. В наши группы, работающие по методу Монтессори, не раз приводили детей с диагнозом «необучаемый». Но проходило время, и малыш начинал говорить, писать, читать и считать. Мы явственно видели, что дело не только в замечательном методе Монтессори, который мы использовали в работе, а просто… проходило время. И все-таки, психологические и медицинские техники исследования отрицать нельзя. С их помощью можно попытаться выстроить некие прогнозы и определить специальные способы коррекции, помогающие ребенку в жизни, а взрослому найти правильную стратегию и тактику взаимоотношений с детьми. 

Для монтессори-педагога дневниковые записи являются смыслом постоянной педагогической работы, ведь педагог ежеминутно наблюдает спонтанные проявления ребенка, изменения его настроения, поляризацию внимания, эмоциональные реакции. Монтессори-педагог наблюдает не ради постановки диагноза или какого-либо терапевтического действия, а ради желания увидеть и понять уникальность каждой детской жизни, ради попытки уловить момент сосредоточения, концентрации внимания, являющиеся признаком развития, и для того, чтобы определить необходимость помощи детям в строительстве самих себя. На основе наблюдений монтессори-педагог будет перестраивать окружение, чтобы потребности ребенка были полностью удовлетворены.

“Каждая мелочь достойна внимания ученого, – пишет Мария Монтессори в работе “Образование для нового мира”. – Настоящий исследователь находит интересные подробности там, где глаз обыкновенного человека даже ни на секунду не остановится и в то же время выделяет ошибки и неясности, вносимые посторонними элементами в его поиск истины».

М. Монтессори подчеркивала важность в работе педагога умения наблюдать еще и потому, что каждый ребенок уникален и имеет индивидуальные потребности, часто не совпадающие с потребностями других детей. В классе Монтессори на полках лежат десятки дидактических материалов. Подготовленная наставницей среда отражает весь спектр потребностей конкретных детей, посещающих группу Монтессори. Установить параметры этой среды без внимательного наблюдения поведения в ней детей невозможно.

Наблюдения, растянутые во времени, фиксируются в дневниках. Традиционно монтессори-педагоги ведут еженедельные дневники презентаций дидактического материала, ежемесячный дневник социального развития ребенка и записывают краткие наблюдения за поведением детей после отдельных образовательных событий. Собранные вместе и проанализированные эти записи могут привести к уникальным психолого-педагогическим открытиям, но могут и просто утвердить теоретические положения уже открытые М. Монтессори или другими исследователями. В любом случае подобные самостоятельно совершенные открытия делают осмысленной работу педагога, расширяют его возможности в познании ребенка. 

Отрывки дневника Елены Литвяк

Небо над колыбелью. Дневник мамы. 

Изд. Свято-Елисаветинского монастыря Минск, 2008

Мы думаем, что наблюдаем жизнь детей. Но оказывается, и дети, даже такие малюсенькие, как наша Нюта, тоже наблюдают жизнь взрослых, только делают это гораздо тактичнее и не строят никаких планов о воспитании на основании наблюдений. В этом я сегодня убедилась, когда мы спали с Аннушкой днем на нашей большой кровати. Дочка постепенно выходила из сна, приоткрывая то один, то другой глазик. Я притворилась спящей, натянув одеяло на нос. Анюта повернула головку в мою сторону, собираясь призывно оповестить о своем пробуждении, но увидела – мама спит – и задумалась. Решила полежать молча. Потом опять было собралась закричать – и опять посмотрела на меня. И так несколько раз – наблюдала и боролась с собой, чтобы маму не беспокоить. Возможно ли такое у четырехнедельного малыша? Наконец, я сделала вид, что проснулась. И Аннушка тихо так, деликатно пискнула, будто котенок мяукнул: ну раз ты проснулась, мама, то знай – я хочу есть! 

В эту историю трудно поверить. Обычно все бывает наоборот. Малыш не успеет приоткрыть один глаз, как уже требует: хочу есть! Хочу, чтобы меня взяли на руки! Хочу менять памперс! Маленькие дети в высшей степени эгоцентричны. Они знают, прежде всего, свои собственные чувства и желания, и совершенно не знают чувств других людей. Это, кстати, отличает ребенка от взрослого. Маленькая Анна, наверное, не очень хотела есть, и не очень хотела дальше спать. А мамины надежды тут не при чем. Анна пока не может догадаться о них. «Настоящее чувство понимания и внимательного отношения к другим – качество, присущее взрослым. Оно развивается долгие годы. Новорожденный ребенок знает только себя самого. Но в течение многих лет, в результате социальных контактов ребенок постепенно развивает свои представления о других», – писал Тэрри Мэллоу, американский психолог, исследователь Монтессори-педагогики. Так что приходится смирять свои эмоции. Терпеливо ждать, когда пройдет время и малыш по-настоящему перестанет быть маленьким и требовательным генералом.

На бортике кроватки привязан за веревочку фарфоровый колокольчик с нежным голосом. Иногда я позваниваю в него, привлекая Аннушкино внимание. Она с интересом смотрит. Случайно задела ручкой и удивилась, что он звякнул. Потом задевала раз за разом, словно понимая закономерность: прикосновение – звук. Или это была только случайность? Я чуть пододвинула ее к висящим над кроваткой картонным птичкам и легонько тронула их Нютиной ножкой. Птички полетели, Анна внимательно смотрела на них. И… раз за разом ударяла ножкой сама, чтобы птички полетали еще. Мне, конечно, хочется думать, что это просыпаются в девочке новые возможности, делается новый шаг вперед. Но, скорее всего, это все-таки случайность.

Но отчего же случайность, милая мама? В ребенке с первой минуты появления на свет живет стремление завоевать мир. Что для него этот мир? Именно то, что видят глазки, слышат ушки, чувствуют язычок и ручки. Если мама повесила над кроватью птиц, значит, они тоже мир маленькой Анны. И колокольчик, который издает нежную трель – тоже. Пока она впитывает весь мир целиком без разбора и выделения отдельных предметов. Впитывает всеми родившимися вместе с ней органами чувств. Если мы замечаем в ребенке этот импульс завоевателя, значит, все вокруг ему кажется привлекательным, и он любит этот свой мир. По крайней мере, испытывает к нему целую палитру приветливых чувств.

Новый объект Нютиных исследований – коричневый вельветовый диван. Каждый раз, когда она оказывается здесь, неизменно поворачивает головку к его пузатому валику и нежно гладит ручкой. А я без устали приговариваю: «Какой шершавый диван! Теплый, коричневый!» Иногда мне кажется, что «шершавый» и «гладкий» – слова, самые частые в моем лексиконе. Впрочем, также на ощупь мы познаем «географию тела». При переодевании и смене подгузников я по очереди поглаживаю разные части Анютиного тельца, называя их и неизменно прибавляя – «правая рука, левая нога» в надежде, что это поможет детке, как можно раньше, начать различать левое и правое. Еще из новых игр – классическая «Сорока», для которой Нюта с удовольствием подставляет ладошку и довольно ловко распрямляет каждый пальчик. Другая моя забота – звуки, окружающие дочку. Колыбельные, потешки, разные нежные разговоры. И кассеты с музыкой, в основном классической.

У нас новая игра — щупать ленточки и тряпочки разной фактуры. «Щупать» — это, конечно, громко сказано. Мама обматывает вокруг пальца толстую шерстяную нитку, дотрагивается до дочкиной ладошки и говорит: «Нюта, пощупай, какая шершавая шерстяная нитка!» Потом наматывает вместо нее шелковистую атласную ленточку: «А теперь — гладкая атласная ленточка!» Потом также ощупывается тканая тесемочка, кусочек канвы, деревянная погремушка. Нюта улыбается. Потом вдруг поворачивает головенку к тряпичному бортику, украшающему кроватку. На бортике нарисованы собака и кошка. Кошка — ближе. Нюта внимательно ее разглядывает, возможно, заметила в первый раз, хотя взгляд уже скользил по картинке в другие дни. Она вообще стала теперь много замечать и подолгу молча разглядывать то, что прежде просто видела. Может быть, то, что было раньше скоплением непонятного тумана, обретает теперь очертания и формы? Смотрела, смотрела и вот… «Ко!» — говорит Нюта, глядя на кошку, и начинает что-то лопотать, явно обращаясь к этой «ко». «Ничего себе!» — думает мама, глядя на Нюту. Обе довольны. Но, скорее всего, это опять простая случайность.

Вот что значит, Анютина мама – настоящий монтессори-педагог. Сенситивный период утончения чувств, так же, как и языка, начинается с самого рождения, а современные исследования показывают, что и до рождения – еще в животе матери. А раньше и интенсивнее всех спонтанно утончаются зрение, слух и тактильные ощущения. Сосредотачивая внимание ребенка на разнице поверхностей, приговаривая при этом названия, создавая тихий музыкальный фон жизни малыша, с улыбкой перебирая его пальчики, и складывая их под слова народной потешки, мы помогаем ему соотносить чувства и язык, и таким простым способом развиваем его мышление. «В интеллекте нет ничего такого, чего не было бы в чувстве» - точное изречение старинного философа. Лучшие тексты М. Монтессори посвящены воспитанию чувств.

Когда папа поет песню, Нюта затихает и слушает. Папа у нас знает великое множество песен. Из всего богатства я выбираю протяжные народные или красивые грустные романсы. А папа от себя добавляет бравурные советские марши. Видимо, чтобы по контрасту лучше воспринималось. Нюта переводит глаза с мамы на папу и наслаждается. Особенно ей нравится, если мы поем вместе. Тогда полагается нам награда – сияющая улыбка.

Есть еще особенные песни. Их поют только маленьким. А взрослые эти песни вспоминают, когда думают о своем детстве. Это колыбельные. Никакие романсы и марши с ними не сравнятся. Колыбельная песня матери – почти интимное (потому очень тихое и нежное) введение ребенка в мир, где качается его колыбелька. Это невольный разговор матери с тем самым «духовным эмбрионом», который постепенно становится внутренним гением ребенка, его человеческой душой, впитавшей приметы культурных традиций живших до него людей. Когда-нибудь маленькая Анечка вырастет, и будет петь колыбельную песню своей дочке, а потом внучке. 

Я знала одного отца, который перед сном брал ребенка на руки, носил его по комнате, раскачивая, и, перекрикивая малыша, пел ему туристские песни, как колыбельные. Так он пытался усыпить его. Это не просто смешная история. Папа ребенка, не понимал смысла, который несет в себе настоящая колыбельная песня. В народной культуре веками складывалась традиция тихого интимного пения над колыбелью засыпающего ребенка. Мать пела песню не для всех, кто находился в комнате или в избе, а для одного единственного своего дитятки. Колыбельная песня это первый в жизни ребенка напевный рассказ матери об устройстве окружающего мира, о добром и злом, о любви и опасностях. Колыбельная поется на закате дня, вечером. Малыш расслабляется, сосредотачивает внимание на монотонно повторяющейся мелодии, ритмично звучащей в тишине дома, закрывает глазки, и медленно засыпает, сохраняя в себе нежный и успокаивающий голос мамы. Он не разбирает слов колыбельной, и впитывает ее целиком, и будет помнить всю жизнь.

Нам показалось значительным и прекрасным посадить возле крылечка деревцо. Анино дерево – тоненькую сирень. Пусть растет вместе с дочкой. А еще – подарить малышке книги с надписями на форзаце по случаю рождения. Нам нравится искать теплые слова и сохранять их ей на память. Подрастет девочка, возьмет в руки книжки – и согреется ее душа любовью писавших ей и даривших. Без любви ведь не вырастешь.

Как все-таки удивительно тонко сотворен человек! Вот Анна. Хрупкая, со слабенькими косточками, которые запросто могут переломиться, а лезет вверх, цепляясь за диван, за книжные полки. Лежать — неинтересно. Даже ползать. Интересно стоять прямо, как человек. Дух совсем еще маленького ребенка, а вот тоже — жаждет совершенства. Малышка тренируется изо дня в день, и бесконечные падения ее не пугают. Стоит… Упала, заплакала, кряхтя, подымается. Опять стоит, опять упала, опять заплакала, опять подымается. Опять стоит, опять упала. Не плачет, поднимается. С пятой или шестой попытки стоит ровно, долго, крепко и улыбается. Страха у нее нет совсем. Только бы эта жажда совершенства жила в ней всегда…

Опять и опять, глядя на дочку, не устаешь удивляться, как нежно и вдохновенно лепит Господь человека. Как каждому в свой срок, не раньше, не позже, дает родиться, задышать, поползти, пойти, сказать первое слово. И дальше, без конца, во всю жизнь ведет человека с любовью за руку. Только бы сам человек не вырывался и не убегал. Ну почему, почему нужно прожить уже такую длинную жизнь, наделать кучу ошибок, родить, наконец, дитя, чтобы это понять и обрадоваться? Глядя на вышагивающую детку, наверное, и самый самоуверенный человек не скажет — это я сделал. Но куда девается это радостное смирение удивления, когда мы начинаем учить дитя мыслить, читать, писать? Почему в школьных буднях эти мысли возникают так редко? Ведь и там не все зависит от учителя, от методы, от ученика. Не все. Помни об этом, помни.

Статья из журнала «Монтессори-клуб» № 3 (18) 2009

Фото автора