Техника фантастических теорий
Джанни РодариКнига «Грамматика фантазий» была написана гораздо позже, чем ее могла прочитать Мария Монтессори. И более того, как человек строгий и ученый, она вряд ли стала предлагать ее педагогам и родителям. И все же мы решили опубликовать маленькие отрывки из книги «Азбука фантазий. Введение в искусство придумывания историй». Вы улыбнётесь и невольно увлечёте своей улыбкой детей, как это делал её замечательный автор – итальянский журналист и детский писатель Джанни Родари.
Из книги «Грамматика фантазий» Изд. Прогресс, 1978 г.
Что было бы, если…
«Гипотеза, — писал Новалис, — подобна сети: забрось её, и, рано или поздно, что-нибудь да выловишь».
Сразу же приведу знаменитый пример: что было бы, если бы человек вдруг проснулся в обличье отвратительного насекомого? На этот вопрос с присущим ему мастерством ответил Франц Кафка в своём рассказе «Превращение». Я не утверждаю, что рассказ Кафки родился именно как ответ на этот вопрос, но ведь факт таков, что трагедийная ситуация создается здесь именно как следствие совершенно фантастической гипотезы. Внутри неё все становится логичным и по-человечески понятным, наполняется смыслом, поддающимся различным толкованиям. Нечто символическое живёт самостоятельной жизнью, и его можно представить во многих реальных ситуациях.
Техника «фантастических гипотез» предельно проста. Она неизменно выражена в форме вопроса. Что было бы, если? Для постановки вопроса берутся первые попавшиеся подлежащее и сказуемое. Их сочетание и даёт гипотезу, на основе которой можно работать.
Пусть подлежащим будет «город Реджио-Эмилия», а сказуемым — «летать». Что было бы, если бы город Реджио-Эмилия начал летать?
Пусть подлежащим будет «Милан», а сказуемым «окружен морем». Что было бы, если бы Милан внезапно оказался посреди моря?
Вот две ситуации, внутри которых повествовательные элементы могут сами по себе множиться до бесконечности. Чтобы запастись подсобным материалом, мы можем представить себе реакцию разных людей на необычайную новость, вообразить всякого рода происшествия, вызванные тем или другим событием, возникающие в связи с ними споры. Получилось бы целое эпическое полотно в стиле позднего Палаццески. Главным героем можно было бы сделать, например, мальчика, вокруг которого каруселью завертится вихрь самых непредвиденных событий.
Я заметил: когда подобную тему дают деревенским детям, они заявляют, что первым, кто обнаружил новость, был сельский пекарь — ведь он встаёт раньше всех, даже раньше церковного служки, которому надо звонить в колокол, сзывать к заутрене. В городе открытие совершает ночной сторож; в зависимости от того, что в ребятах развито сильнее, гражданственность или привязанность к семье, сторож сообщает новость либо мэру, либо жене.
Городские дети часто вынуждены манипулировать персонажами, которых они лично не знают. Деревенским детям лучше, они не должны придумывать какого-то отвлечённого пекаря, им сразу приходит в голову пекарь Джузеппе (иначе как Джузеппе я его назвать не могу: мой отец был пекарем и звали его Джузеппе); это помогает им вводить в рассказ знакомых, родственников, друзей, отчего игра сразу становится веселее.
В упомянутых мною статьях в «Паэзе Сера» я ставил следующие вопросы:
— Что было бы, если бы у Сицилии оторвались и потерялись пуговицы?
— Что было бы, если бы к вам постучался крокодил и попросил одолжить ему немного розмарина?
— Что было бы, если бы ваш лифт рухнул — провалился в сердцевину земного шара или взлетел на Луну?
Только третья тема вылилась у меня впоследствии в настоящий рассказ, героем которого стал официант из бара.
То же самое и с детьми: больше всего их увлекают самые нелепые и неожиданные вопросы, именно потому, что последующая работа, то есть развитие темы, есть не более как освоение и продолжение уже сделанного открытия; хотя бывают, конечно, и случаи, когда тема, совпав с личным опытом ребенка, будучи созвучна обстановке, в которой он растёт, его окружению, побуждает ребёнка вторгаться в неё самостоятельно, подойти к реальности, уже заполненной знакомым содержанием, с непривычной стороны.
Крокодил в телевизоре
Недавно в одной средней школе мы с ребятами придумали такой вопрос: Что было бы, если бы в телецентр для участия в викторине «Рискуй всем» явился крокодил?
Вопрос оказался весьма продуктивным. Мы как бы обнаружили новый ракурс, позволяющий смотреть телевизор со своей точки зрения и судить о своем опыте телезрителей. Чего стоила одна беседа крокодила с растерявшимися работниками телецентра на бульваре Мадзини! Он требовал, чтобы его допустили к участию в викторине как специалиста по ихтиологии. Крокодил показал себя непобедимым. После каждого удвоения ставки он проглатывал конкурента, забывая при этом проливать слезы. Под конец он съедал даже ведущего — Майка Бонджорно, но крокодила в свою очередь проглатывала ведущая — Сабина; дело в том, что ребята были пламенными ее поклонниками и хотели, чтобы она любой ценой вышла победительницей.
Впоследствии я этот рассказ переделал и со значительными изменениями включил в свою «Книгу машинных новелл». В моем варианте крокодил выступает как эксперт по кошачьему помету; пусть я погрешил пищеварительным натурализмом, но зато рассказ приобрел заряд демистификации. В конце рассказа Сабина не съедает крокодила, а заставляет его выплюнуть в обратном порядке всех, кого он проглотил. Здесь уже, как мне кажется, не бессмыслица. Здесь фантазия используется для установления активной связи с действительностью более отчетливо. На мир можно смотреть прямо, но можно смотреть и с заоблачной высоты (в век самолетов это нетрудно). В действительность можно войти с главного входа, а можно влезть в нее — и это куда забавнее — через форточку.
Старые игры
Темы для фантазии можно черпать и из игр, которыми так увлекались дадаисты и сюрреалисты, но которые возникли, конечно, намного раньше этих течений в искусстве. Сюрреалистическими эти игры можно назвать скорее для удобства, чем из несколько запоздалого желания воздать должное Бретону.
Одна из таких игр заключается в следующем: вырезаются из газет заголовки статей, вырезки тасуются и группируются — получаются сообщения о нелепейших, сенсационных или просто забавных событиях вроде:
Купол собора святого Петра,
Раненый ударом кинжала,
Ограбив кассу, сбежал в Швейцарию.
Серьёзное столкновение на шоссе А-2.
Между двумя танго.
В честь Алессандро Мандзони.
Таким образом, всего лишь с помощью газеты и ножниц можно сочинять целые поэмы — согласен, не очень осмысленные, но и не лишенные шарма. Я не утверждаю, что это самый полезный способ читать газету или что газету следует приносить в школу только для того, чтобы ее кромсать. Бумага — вещь серьезная. Свобода печати — тоже. Но уважения к печатному слову игра отнюдь не подорвет, разве что несколько умерит его культ, только и всего. И в конце концов, придумывать истории тоже дело серьезное.
Несуразности, получающиеся в результате вышеописанной операции, могут дать и кратковременный комический эффект, и зацепку для целого повествования. На мой взгляд, для этого все средства хороши.
Техника игры такова, что процесс «остранения» слов доводится до крайности, рождая самые настоящие «биномы фантазии». В данном случае, может быть, уместнее называть их «полиномами фантазии…».
Записочки
Есть ещё одна игра, известная во всем мире, — в записочки с вопросами и ответами. Начинается она с ряда вопросов, заранее намечающих некую схему, канву повествования.
Например:
Кто это был?
Где находился?
Что делал? Что сказал?
Что сказали люди?
Чем кончилось?
Первый член группы отвечает на первый вопрос и, чтобы никто не мог прочесть его ответ, край листа загибает. Второй отвечает на второй вопрос и делает второй загиб. Итак, пока не кончаются вопросы. Затем ответы прочитываются вслух как слитный рассказ. Может получиться полная несуразица, а может наметиться зародыш комического рассказа. Например:
Покойник
На Пизанской башне
Вязал чулок.
Он сказал: сколько будет трижды три?
Люди пели: «Услышь мою боль!»
Кончилось со счетом три — ноль.
(Эта отменная рифма получилась случайно.)
Участники игры зачитывают ответы, хохочут, и на том все кончается. Или же полученная ситуация подвергается анализу, с тем чтобы из нее вышел рассказ. В сущности, это похоже на выбор в качестве темы случайных слов. Основное различие в том, что при данном методе наличествует «случайный синтаксис». Вместо «бинома фантазии» — «фантастическая канва». Каждому ясно, что, набив руку, варьируя и усложняя вопросы, можно получить весьма обнадёживающие результаты.
От замысла к результату
Есть знаменитая сюрреалистическая игра: рисунок в несколько рук. Первый участник группы изображает нечто подсказывающее образ, делает набросок, который может иметь какой-то смысл, а может и не иметь смысла. Второй участник игры, непременно отталкиваясь от первоначальной намётки, использует её в качестве элемента другого изображения, с иным значением. Точно так же поступает третий: он не восполняет рисунок первых двух, а меняет его направленность, трансформирует замысел. Конечный результат чаще всего представляет собой нечто непонятное, поскольку ни одна из форм не завершена, одна переходит в другую — настоящий перпетуум мобиле.
Я видел, как дети увлекаются этой игрой, на лету схватывая ее правила. Первый рисует, предположим, овал глаза. Второй, интерпретируя овал по-своему, пририсовывает к нему куриные ноги. Третий вместо головы изображает цветок. И так далее.
Конечный продукт интересует играющих меньше, чем сама игра, чем борьба, возникающая при попытке завладеть чужими формами и навязать свои, чем неожиданности и открытия, случающиеся на каждом шагу, в виде движения, которое Умберто Эко назвал бы, наверное, «миграцией содержания».
Однако в итоге изображение может заключать в себе и целый рассказ. Ненароком появляется необычный персонаж, эдакое чудо-юдо, или фантастический пейзаж. Тут игру можно продолжить словесно, опять-таки в направлении от бессмыслицы к смыслу. Стимул к воображению и в этой игре тоже рождается интуитивным улавливанием новой связи между двумя элементами, волей случая поставленными рядом; позаимствовав лексикон у лингвистов, это можно было бы назвать «формами выражения» или «формами содержания», по-разному себя проявляющими; но в основе взаимодействия — все тот же двойной ритм. Власть диалектики распространяется и на область воображения.
Конструирование загадки
Что приводится в действие при создании загадки, логика или воображение? Пожалуй, и то и другое одновременно. Давайте выведем соответствующее правило, проанализировав одну из самых простых народных загадок, ту, в которой говорится или, вернее, говорилось когда-то, когда еще в ходу были колодцы: «Вниз — смеется, кверху — плачет» (ведро).
В основе «герметического», туманного определения — процесс «остранения» предмета, изолируемого от его значения, вырываемого из обычного контекста. Предмет опускается и поднимается — вот все, что мы о нем узнаем.
Но при этом заработали ассоциации и сравнения, объектом которых является не предмет в целом, а одна из его характеристик, в данном случае звуковая. Ведро поскрипывает… При спуске в колодец звук не такой, как при подъеме.
Ключ к новому определению — в метафоре, подсказавшей глагол «плакать». Поднимаясь вверх, ведро раскачивается, вода расплескивается… Ведро «плачет»… «кверху — плачет». Из этой метафоры, по контрасту, возникает предыдущая: «Вниз — смеется». Теперь двойная метафора готова к тому, чтобы представлять вещь, одновременно ее маскируя, возводя заурядный, будничный предмет домашнего обихода в ранг чего-то таинственного, дающего пищу воображению.
Проделанный анализ дает нам, таким образом, следующую картину-кадр: «остранение — ассоциация — метафора». Таковы те три обязательных этапа, которые надо пройти, чтобы сформулировать загадку. Действие этого правила можно продемонстрировать на любом предмете. Возьмем, к примеру, перо (наиболее вероятно, что сегодня это будет не так называемое вечное перо, а шариковая авторучка).
Первая операция: остранение. Мы должны дать перу такое определение, словно видим его впервые в жизни. Перо — это, как правило, пластмассовая палочка в форме цилиндра или многогранного параллелепипеда с конусным окончанием, особенность которого состоит в том, что если провести им по светлой поверхности, то оно оставляет отчетливый след. (Определение дано в общих чертах, весьма приблизительно, за более исчерпывающими формулировками просьба обращаться к романистам — приверженцам «школы взгляда»).
Вторая операция: ассоциация и сравнение. «Светлую поверхность», упомянутую в нашем определении, можно толковать по-разному, ибо образов и значений вырисовывается множество. Мало ли «светлых поверхностей» помимо листа бумаги! Это может быть, например, стена дома или снежное поле. По аналогии то, что на белом листе выглядит как «черный знак», на «белом поле» может чернеть в виде тропинки.
Третья операция: завершающая метафора. Теперь мы готовы дать перу метафорическое определение: «Это нечто такое, что прочерчивает черную тропу на белом поле».
Четвертая операция — необязательная — состоит в том, чтобы облечь таинственное определение предмета в максимально привлекательную форму. Нередко загадке придают форму стиха.
В нашем случае это несложно:
Он на белом-белом поле
Оставляет черный след.
Необходимо подчеркнуть решающее значение начальной, на первый взгляд лишь подготовительной, операции. На деле отстранение — самый существенный момент, оно рождает наименее избитые ассоциации и самые неожиданные метафоры. (Чем замысловатее загадка, тем интереснее ее разгадывать.)
Почему дети так любят загадки? Ручаюсь, что главная причина в следующем: загадки в концентрированной, почти символической форме отражают детский опыт познания действительности. Для ребенка мир полон таинственных предметов, непонятных событий, непостижимых форм. Само присутствие ребенка в мире — тайна, в которую ему еще предстоит проникнуть, загадка, которую еще надо отгадать с помощью вопросов, прямых и наводящих. И процесс этот, процесс познания, зачастую происходит именно в форме неожиданного открытия, сюрприза. Отсюда то удовольствие, которое ребенок получает от самого поиска и от ожидающего его сюрприза; в процессе игры он как бы тренируется.
Если не ошибаюсь, с тем же пристрастием к загадкам связана и игра в прятки. Но основное содержание игры в прятки иное: безотчетное желание испытать чувство страха от того, что тебя бросили, потеряли или что ты заблудился. Это всякий раз игра в Мальчика-с-Пальчик, заблудившегося в лесу. А когда тебя находят — это все равно что снова явиться на свет, вернуть утраченные права, заново родиться. Только что я пропадал, а сейчас я есть. Меня уже не было, а оказывается — вот он я. Благодаря преодолению такой «запланированной» опасности в ребенке укрепляется чувство уверенности в себе, его способность расти, радость бытия, радость познания. На сей счет можно сказать еще многое, но это увело бы нас в сторону от цели данных заметок.
Колонка эксперта
Сегодня, к сожалению, мало кто из учителей даже в Италии знаком с книжкой Джанни Родари «Грамматика фантазий», выпущенной в 1973 году с подзаголовком «Введение в искусство изобретать истории». Эту книгу – в полном смысле слова можно назвать учебником. Возможно, завтра и вовсе исчезнут по-настоящему творческие учителя, так как приходит мода на интеллект, а не на творчество. Компьютер и телевизор похитили нас и увели в мир сухой информации. Надо быть в высшей степени свободным человеком, и близким к миру детей, чтобы так смело играть с воображением, как это делал Джанни Родари. Не случайно мы возвращаемся в мир его образов в минуту, когда сталкиваемся с горестями и несчастьем. Нелегко найти человека, который мог бы, как он, заставить улыбнуться и нас, и наших детей. Для этого надо быть и жонглёром, и мудрецом – да просто: в нужную минуту оказался рядом.
Джанни Родари был по профессии журналистом. Его книги переведены на многие языки мира. Он имел премию великого сказочника Андерсена.
Он учил детей легко относиться к грамматическим ошибкам, а взрослых – не лицемерить и не морализировать. Он высмеивал «болезненные песни» школьных учебников и поднимал на огромную высоту сказки и поэзию Иды Бачини и Ренцо Реззани. Когда он слышал сигнал тревоги, то готов был даже по телефону рассказывать свои детские стихи, сказки и фантазии. Каждый из итальянцев – бедных и богатых – помнит свою первую книжку, прочитанную перед сном. Это была книжка Джаннии Родари. В ней жили десятки никогда не повторяющихся сюрпризов. Нам было смешно. Нам никогда не было скучно.
Люди, занятые политикой, вряд ли могли по достоинству оценить его творчество. Но его стихи, сказки басни, полные глубокого смысла, сделали неоценимую работу, вдохновив детей на игру в слова, рифмы, образы. Никакой компьютер в наше время не может дать такого нашим девчонкам и мальчишкам!
Грация Хонеджер Фрешко – ученица М. Монтессори, учебный курс 1950 года (Италия)
Статья из журнала «Монтессори-клуб» № 1 (26) 2011 г.
Фото интернет-источник
Как и где узнать о педагогике Монтессори больше?
Предлагаем Вам стать участником программы "Монтессори-педагогика для всех". Это платная рассылка серии из 48 писем, каждое из которых включает в себя подборку статей о педагогике Монтессори, задания для самоконтроля и мультимедийные материалы.
Автор программы Елена Хилтунен: Монтессори-педагог, инициатор и родоначальница возрождения монтессори-педагогики в России, эксперт Ассоциации монтессори-педагогов России, автор более 30-ти книг о педагогике Марии Монтессори.
