Мне знакомы труды Арно Штерна на протяжении многих лет. На фоне сегодняшней ситуации в обществе его голос кажется мне трагическим голосом вопиющего в пустыне.
Мы впервые познакомилась на курсе, организованном Ритой Роллье в шестидесятые годы ХХ века в Милане. Я была поражена вдохновением и в то же время строгостью преподнесения им идей, таких близких и моему способу работы с детьми, который я усовершенствовала, прежде всего, в отношении маленьких детей.
Когда Штерн говорит о живописи детей, рисующих свои удивительные круги, даже просто играя, он обращает наше внимание на работу биогенетического закона человеческой природы, который проявляется еще в пренатальном периоде жизни. И я вижу перед собой маленького мальчика восьми-десяти месяцев, скучающего в ходунках, так как мама занята по хозяйству, и хорошо бы ей не мешать, не доставлять хлопот. Мальчик протягивает перед собой руку и производит на находящемся перед ним столике круговой жест, размазывая каплю варенья, еще не собранного хлопочущей мамой. Мама смотрит на этот круг из варенья и восклицает, смеясь: «О, мой замарашка!» Она вытирает стол и моет детские ладошки. А мальчик опять остается один – отвлечен или дезориентирован, но хотя бы ублажен улыбкой мамы.
Штерн переходит к разговору о постоянном повторении в детских рисунках кругов и спиралей, а также фигур с лучами. А я думаю о ребенке одного-двух лет, исследователе особенных предметов окружающей среды. Малыш ищет удовлетворения своих спонтанных потребностей в постоянном повторении каких-то действий: он берет большое кольцо от шторы и надевает его на ручку кухонной двери, потом снимает его и снова надевает. Так происходит пять, десять раз. Но вот то же самое кольцо снова в его руке. Теперь он надевает его на ручку туалетного шкафчика. Шесть раз. И все это результат предоставленной ребенку свободы выбора действий и времени. Совершенно иная ситуация, когда малыш сидит на руках у матери. Тут совсем другое дело: годятся только «подходящие» игры и занятия с тем, что специально положено для него в коробку с игрушками.
Этот феномен повторения действий с предметами аналогичен тому, о чем говорит Штерн, называя его саморазвитием. К сожалению, родители совершенно не верят Штерну, так как и сами когда-то были заключены в рамки несвободы. Я бы назвала этот вид повторений эволюционным. Ребенок непрерывно эволюционирует в сторону своих дальнейших исследований окружающего мира и спонтанных действий.
В школе господствует система, призывающая детей к обязательному заучиванию, отработкам правил и выполнению обязательных упражнений: надо запомнить названия рек, грамматические каноны, таблицы умножения и эквивалентности, даже повторить дизайн какого-то рукотворного изделия... Но все это лишь виды повторения, лишенные радости, потому что это обязанность, не имеющая отношения к собственным открытиям.
К сожалению, мы начинаем моделировать наших детей уже с раннего детства, фактически раздавливая их теперь более чем когда-либо между футболом, компьютером, телевизором и школой, предписывающей, что ничего нельзя оставлять на волю случая. Мы навязываем им выполнение своих требований и программ. Даже в ясельках у нас есть заранее продуманные занятия. Но мы даже не спрашиваем себя: «Они, наши дети, в 2 года, 6, 10 или 15 лет, что бы они сделали по собственной инициативе?»
В начале своей деятельности Арно Штерн мало что знал о детях, он не был учителем и не имел по поводу детей особых ожиданий. Он просто увидел однажды, что они ничем не заняты, и это не может так долго продолжаться. Он дал им в распоряжение то, что имел сам. А был он беден после Второй мировой войны. Штерн дал детям краски, бумагу и кисти.
Так он изобрел CLOSLIEU
Бедные люди блаженны в некоторых отношениях. Когда после катастрофы я вижу пострадавших детей и приходящих к ним на помощь взрослых с кучей плюшевых игрушек, я думаю о господствующих в нашем менталитете глупых представлениях о детстве. Взрослые думают, что, дав детям плюшевые игрушки, они, таким образом, дадут им возможность весело играть и забыть тревоги. Но эта идея не совместима с тем, что на самом деле представляет собой настоящее детское богатство!
Предоставив в распоряжении детей весь свой материал, Арно Штерн оставляет их в свободном полете, под надзором своего внимательного наблюдающего взгляда. Вот как он обнаружил удовольствие детей от рисования на больших листах бумаги.
Окружающее пространство его комнаты было ограниченным, и потому дети начали рисовать на листах, прикрепленных к стенам в вертикальном положении. Штерн закрыл окна, чтобы выиграть немного места, и проэкспериментировал, таким образом, с проявлением у детей защитного чувства в автономном пространстве, тихого, как келья монастыря, без всякого выставления работ, их обсуждения и составления сравнительного рейтинга. Он приспособил помещение, исходя из нужд детей, используя то небольшое пространство, которое у него было.
Так он изобрел Closlieu – место вне времени и влияний повседневной жизни,
в котором ребенок является полновластным хозяином чистого листа бумаги и красок, где он имеет право выбирать, но по простым правилам, которые позволяют ему действовать с осторожностью.
Здесь можно обнаружить еще одно открытие Штерна, с которым я согласна. Ребенок, особенно маленький, стремится к порядку, к четко определенным зонам свободы и, возможно, даже стремится к совершенству. Для этого и упражняется, повторяя свои действия. Но при этом он не исходит из абстрактного и принудительного для него понятия «сделано хорошо».
С самого раннего детства человек стремится к гармонии, уважению к вещам. Если вы не видите этого в детях, то только потому, что у нас господствует торопливость и разгильдяйство. Этот отпечаток накладываем мы и на жизнь молодого поколения. В Closlieu учатся не спеша и с удовольствием погружают кисточку в сосуд с краской. Как и в моем опыте с малышами. В возрасте около двух с половиной лет они открывают для себя удовольствие от ожидания последней капли, падающей из горлышка кувшина, когда наливают немного воды в тазик или намыливают тщательно каждый палец руки, потом промывают его и высушивают полотенцем — вот именно каждый палец! Терпеливые, во всем естественные движения. И в ощущении времени, личной медлительности или торопливости - дети тоже отличаются друг от друга. Неспешное выполнение действий и высокий уровень концентрации внимания приводят их к спонтанным повторениям своих действий.
Школа? Да убрать ее вообще!
Почему ребенок берется за изображение спирали и проводит долгое время, изощряясь во всех ее возможных преобразованиях? А другой в это время упражняется в изображении фигур с лучами, не оставляя каждую в течение длительного времени, изменяя ее и трансформируя? Почему вообще дети из Closlieu так настойчивы в своих рисунках?
Да потому что мы никогда не обращаем на это внимание в обычной жизни! Начинаем ограничивать детей в их действиях, начиная, пожалуй, с внутриутробной жизни! Как же они могут заявить о своих желаниях и стремлениях?! Им же уважаемый господин Штерн не посоветует выйти демонстрировать на улицы Парижа с лозунгами о том, что взрослые должны вернуть естественную радость жизни своим детям!
А я бы, может, и вышла с трубой на улицы нашего города, чтобы осудить садизм школьных отметок, правил и постоянных обязательств детей перед взрослыми, которые угнетают всегда и всех: детей и подростков, мужчин и женщин, так называемых нормальных или обездоленных... Школа? Да убрать ее вообще, как вы, господин Штерн, и предлагаете! Возможно, идея утопическая, но, по крайней мере, школа должна перестать быть постоянным местом пыток маленьких и больших!
Вещи, о которых я говорю в течение многих лет, являются лишь небольшой частью, «мукой в мешке» моей собственной жизни и работы. В молодости я работала в школе Адели Коста Ньокки, одной из наиболее осведомленных и свободолюбивых учениц Марии Монтессори. При упоминании этого имени Арно Штерн, может быть, повернется ко мне спиной в своем кресле, потому что он не любит педагогов вообще. Но Мария Монтессори была прежде врачом, а уж потом учителем, и, когда она начала работать с детьми, у нее не было особых ожиданий от своих маленьких учеников.
Возможно, она просто не увидела необыкновенную важность свободного рисования, какую видит Штерн, и просто ошиблась. Ведь в ее время, как и сейчас, уже существовал этот ошибочный взгляд на детское рисование. В то же время Мария Монтессори поняла намного больше, чем другие.
К ее широкому пониманию детства, похоже, подошел и Штерн. Можно сказать, что в целом они имеют много общих взглядов.
Например, значение, которое придается в педагогике Монтессори свободе от конкуренции и соответствия стереотипам, возможность обучения детей в строго индивидуальном темпе и в смешанных группах/классах, состоящих из детей не менее трех возрастов. Монтессори видела роль взрослого, как осторожного спутника детей, разумно ведущего их по жизни и с уважением относящегося к выбору их деятельности. Ведь каждый ребенок – это чуткое существо, он всегда активен и способен к самокоррекции. Наконец, она обнаружила необходимость среды для детей, подготовленной таким образом, чтобы она позволяла им совершить свободный выбор материалов для работы, время, место, позы, свободу быть одному или выбрать партнера. И, наконец, она определила простые правила совместной жизни детей в этой среде: никто никому не должен мешать работать, все предметы с осторожностью ставятся на место, чтобы впоследствии быть доступными для других, ни один предмет не может быть взят, если кто-то его уже использует в работе...
Разве это все не похоже на организацию жизни детей в Closlieu Штерна? Поэтому я сочла необходимым использование системы работы с детьми Арно Штерна и ввожу уже на протяжении многих лет во всех детских садах и школах Монтессори, за которые я отвечаю, рисование детей в его Closlieu.
Климат свободы в разумных границах, мир и спокойствие, разлитое в атмосфере наших школ, позволяют создавать и общество детей сплоченных для творчества, мало чем отличающееся от групп в Сloslieu Штерна, где тоже присутствуют деликатные отношения между детьми и взрослыми.
Личное общение - не цель СLOSLIEU
В одном интервью Штерн говорит о своих смешанных группах и отмечает, что, по его мнению, типичные для школы одновозрастные классы являются рассадниками систематического отрицания различий между детьми и потому считаются первой матрицей нетерпимости и расизма.
Разделенные по возрасту, полу или чего-либо еще, дети и их обучение в закрытых дверьми классных комнатах быстро заставляют их думать в сравнительных категориях. Когда они встречаются друг с другом, первый вопрос, который задают: «В каком классе ты учишься?» Дети не интересуются, что ты за человек, что тебе нравится, а что нет. Малыши смотрят на взрослых, надеясь в скором времени стать такими, как они. Старшие смотрят на маленьких с презрением. Сектантский дух, как и расистский, по мнению Штерна, начинается именно с такого неестественного разделения. Только находясь среди разных людей, отличающихся друг от друга по самым разным признакам, каждый человек имеет шанс почувствовать себя таким, какой он есть, и в своем собственном образе предстать перед другими.
Другое сильное замечание Арно Штерна затрагивает особенность, которая многим может показаться не важной. Он говорит: «Меня часто спрашивают, почему я не реагирую, когда ребенку явно трудно нарисовать угол, или зачем я оставляю детей самих прикреплять листы к стене, когда это им трудно сделать?» Ответ прост! Ребенок, естественно, хочет общаться, и каждый раз, призывая меня («Арно!», «Капля!»), он пытается вступить со мной в некие отношения. Если я позволю общению начаться через эти маленькие пока акты выполнения его просьб, он позовет меня еще и еще раз, чтобы посозерцать, например, то, что он рисовал. И, таким образом, мы с ним перейдем к тесному общению, а не к его личному самовыражению, которое и есть главная цель работы в ателье.
Из-за такого рафинированного внимания дети и оставляют на бумаге стереотипы (паразиты, как Штерн их называет) рисунка и письма, которые цветут в детских тетрадях или на страницах книг для детей, закрывая пути настоящим жизненно важным знакам, помогающим детям выразить себя через их природный язык глубинных потребностей, общих для детей всего человечества.
Все это Арно Штерн смог понять благодаря тысячам рисунков, собранных за шестьдесят лет работы. Он изучал рисунки детей, отправившись с бумагой и красками в Афганистан, Гватемалу, Нигер, Папуа-Новую Гвинею, чтобы исследовать именно группы детей, которые не ходят ни в какие школы и живут в девственных лесах или в пустынях. В их рисунках он получил подтверждение общему наследию образов детского творчества, которое бросает вызов универсальной идее об этнических, климатических, культурных влияниях на жизнь и воспитание детей. Он привез из своих путешествий тысячи рисунков, подтверждающих эту идею. Как жаль, что об этом драгоценном опыте до сих пор знает так мало людей!
Арно Штерн утверждает, что на протяжении всего детства и подросткового возраста именно под влиянием лишения детей свободного проявления их внутренних состояний медленно угасает так называемое «детское творчество», а в период перехода от начальной школы к средней у некоторых детей оно может возродиться. Или еще позже взрослые могут обнаружить в себе удовольствие от собственного рисования рядом с детьми в Closlieu. Ведь именно в такой обстановке возможно неисчерпаемое разнообразие рисунков, ведь в Closlieu никто и не думает копировать другого. Именно там ты можешь испытывать удовольствие решить свою картину по-своему, по собственному внутреннему ощущению.
Бесценная миссионерская работа Арно Штерна, помогающая избежать полной стандартизации и детей, и взрослых, показанная им в бесчисленных документах, подтверждающих правоту его идей, привела к созданию в Париже Института по исследованиям природной симптоматики человека.
Спасибо тебе, Арно Штерн!
Статья из журнала «Монтессори-клуб» № 5 (30) 2011 г.
Фото с сайтов: www.arnostern.com; www.dipingendoinsieme.it