Юлия Фаусек

Рисование по методу М. Монтессори. Часть 2

С одной стороны эта статья - гимн работе детей с металлическими рамками и вкладышами Монтессори, а с другой – резкое осуждение наших представлений о свободном рисовании детей как о развитии их творческих способностей. Ю. Фаусек убеждена, что хорошо организованная педагогом штриховка рамок и вкладок, а также раскрашивание контуров, с лихвой окупят незрелое свободное рисование детей. Такая работа даст им намного больше, чем предоставление возможности «творить» на листе бумаги неокрепшей рукой и мышлением пока не готовым к настоящему творчеству. Предлагаем нашим читателям еще и еще раз вдуматься в педагогику Монтессори, как принципиально иной подход к воспитанию детей. Иной и, возможно, наиболее точный.

Из работы «Рисование», 1922 год (Публикуется в сокращении)

Они раскрашивают контурные рисунки со страстью

«Чтобы разнообразить эти упражнения (рисование по геометрическим вкладкам), мы пользуемся контурными рисунками птиц, цветов, пейзажей и иллюстрированными картинками. Они совершенствуют манипуляцию пером, ибо заставляют ребёнка проводить линии различной длины и приобретать уверенность в пользовании карандашом», – говорит Монтессори в «Доме ребёнка». – Мы приготовили множество контурных рисунков, которые дети должны заполнять цветными карандашами, а позднее кистью, подготовляясь к рисованию акварелью. Вначале мы делаем рисунки цветов, бабочек, деревьев и животных, а затем переходим к простым ландшафтам с травою, небесами, домами и человеческими фигурами. Умеющим хорошо рисовать мы даём картинки для раскрашивания, и в этом они оказываются очень искусны», – говорит она в другом месте.

Мы испытали в нашей длительной практике то страстное отношение, которое выказывают дети к подобного рода рисункам. Приходилось изготавливать их огромное количество, и мы часто были осаждаемы вопросами со стороны детей: «А картинки сегодня будут?».

Мы изготовляли простые контуры различных предметов домашнего обихода, животных, растений (детских фигур, пейзажей и пр.), а также давали детям картинки, вырезанные из старых журналов и открытки для раскрашивания. Но я замечала и раньше, замечаю и теперь, что почти все дети относятся к этим последним гораздо холоднее. Если предложить им одновременно и те и другие, большинство выберет контурные рисунки, а не картинки. Для них первые проще и понятнее.

В нашей практике постепенно сложился сам собою такой приём: готовые контуры и другие картинки для раскрашивания мы давали детям не более двух раз в неделю. Отчасти это зависело от невозможности удовлетворять чаще их потребности в этом отношении – приходилось ведь целые часы тратить на изготовление подобных рисунков, за раз их нужно было приготовить до тридцати, сорока штук. И сами дети, понемногу, заметив, что чаще всего я приношу такие картинки в понедельник, так как накануне, в воскресенье, я имела возможность приготовить их больше, фиксировали этот день для подобного рода работы. Я часто слышала: «Сегодня понедельник, значит, будут картинки». «А другой раз пусть будет в четверг», – решил как-то один мальчик ещё в 1916 году, и я старалась всеми силами поддерживать эту традицию всегда, даже в самое тяжкое, холодное время.

Исключение допускалось только для детей, пропустивших понедельник или четверг по уважительной причине. И нередко случалось, что ко мне обращались с ходатайством: «Такой-то не был в понедельник, дайте ему картинку». И так же точно, наоборот, поднимался ропот возмущения, если какой-нибудь вольнодумец преступал закон и самовольно вытаскивал картинку из заветной папки. Эта папка лежала всегда в определённом месте, которое хорошо знали все дети, но никто, за редким исключением упомянутых анархистов, не уразумевших ещё нашей конституции, не покушался на её содержимое.

Обыкновенно, в те дни, когда приносила картинки, я раскладывала их на столике и каждый ребёнок выбирал себе по вкусу. Этот приём служил отчасти одним из воспитательных моментов сдерживающих центров: дети сгорают от желания броситься к столику и схватить картинку, но они должны оставаться на месте и ждать тихого голоса руководительницы, которая называет по именам детей по очереди. Вызванные подходят, выбирают картинки и принимаются за работу, за ними идут следующие. Интересно наблюдать (подобно урокам тишины) отдельных детей, более или менее выработавших в себе способность сдерживать порывы. Есть такие, кто вскакивают поминутно, готовые броситься со всех ног, другие сидят, но вытягивают шею и таращат глаза, и, стараясь издали разглядеть картинки, громко выражая своё неудовольствие, если кто-нибудь возьмёт заранее намеченный им рисунок. Есть и такие, кто, несмотря на все стремление обладать желаемым, внешне совершенно спокойны, стараются даже не глядеть в сторону цели, к которой стремятся, и молчанием встречать разочарование, если кто-нибудь раньше завладел желаемым. Но я по возможности старалась избегать моментов разочарования, изготовляя контуры как можно разнообразнее и каждый сюжет в нескольких экземплярах, так как есть такие, кто желает получить непременно точно такую, какую получил тот или другой его товарищ. Кроме того, у детей с течением времени устанавливаются определённые вкусы, и они мне часто заказывали рисунки: «Мне домик, мне девочку, мне лошадь, мне розу, мне цветок, мне поезд, мне аэроплан, мне узор». Приходилось по возможности удовлетворять все требования. И здесь, как и в составлении орнаментов из вкладок, наблюдается та же картина. Ребёнок повторяет один и тот же сюжет несколько раз, а иногда одну и ту же картинку в точности, не удовлетворённый собственной работой.
Что касается выбора сюжетов, то я не могла установить здесь ничего определённого, например, относительно разницы между рисованием мальчиков и девочек. Конечно, девочки чаще мальчиков выбирают цветы и детей, но с таким же упоением они раскрашивают дома, пейзажи, животных, особенно пейзажи. Что касается поездов и аэропланов, то, конечно, здесь превалируют мальчики, но были и девочки, которые заказывали мне автомобили и аэропланы, равно как мальчики выбирали среди многих картинок детские фигурки, цветы и посуду. Между прочим, я давала контуры простых и сложных орнаментов, и встречается немало детей, которые предпочитают эти рисунки изображениям предметов.

Любимый сюжет - орнамент

В 1915 году у меня записано. «Валя Г. — 6 лет (Шпалерная, 7). Выбирает для раскрашивания почти исключительно орнаменты (контурные рисунки) и, главным образом, составленные из сочетания прямых линий, упорно избегая, например, кругов. В самостоятельных комбинациях у неё фигурируют квадраты и прямоугольники. Я не понимала причины подобного рода действия с её стороны и ждала объяснения. И вдруг вчера (25 марта) тайна пристрастия Вали к прямоугольным фигурам открылась. Кира Б. раскрасила орнамент из завитков очень красиво, нежными тонами и серебром. Она показала мне свой рисунок, когда я проходила мимо её столика. «Это так хорошо и красиво вышло, что можно было бы по твоему рисунку вышить шелками», сказала я. Валя, сидевшая рядом с Кирой, покраснела (она очень застенчива) и, смутившись, сказала: «А моя бабушка вышивает «шерстями» по моим рисункам». «По канве?» — спросила я. — «Да, по канве, крестиками». И я поняла, почему Валя с таким упорством выбирает сложные рисунки из прямоугольных фигур. А что было бы, если этой робкой натуре дать только лист чистой бумаги, карандаши и краски и предложить «творить», рисовать от себя, по впечатлению, иллюстрировать сказку? Какое недоумение и даже мучение вызвало бы такое несправедливое требование в этой такой маленькой и ещё такой бедной душе. В этой девочке много природной доброты, но умственные её силы ещё дремали и лишь начинают теперь развертываться, хотя и медленно, но очень интересно, и сама она точно расцветает, чувствуя, как крепнут эти силы. Вначале (шесть месяцев тому назад) она не умела держать карандаша в руке, и обвести геометрическую фигуру было для неё большим трудом. Она раскрашивала полученный рисунок, как попало, всеми цветами радуги. Но реальный результат, в виде чертежа, полученного от очерченной геометрической вкладки, толкал её вперёд, к прогрессу, и теперь она тщательно обдумывает форму и выбирает цвета и тона, раскрашивая составленные ею самой и «мои» рисунки, думая о бабушке, которая будет вышивать по ним шерстью, и её работа приобретает для неё глубокий смысл. Какую победу одержала она в промежуток от пяти с половиной до шести лет, дойдя от полного неумения до составления узора для вышивки! А так называемым «творчеством» можно было бы погубить в ней, быть может, навсегда это упорное стремление к достижению цели и радость победы. Я спросила потом бабушку, какой ковёр вышивает она по Валиным рисункам, и бабушка показала мне большой кусок канвы, на котором она вышивала шерстью квадраты по Валиным рисункам, говоря, что, когда Валя вырастет, у неё останется этот ковёр на память о детском саде.

Контурные рисунки помогают нам наблюдать степень развития хроматического чувства у детей. И здесь можно отметить различные индивидуальности. Есть дети, обнаруживающие очень скоро наблюдательность, раскрашивающие рисунки более или менее правдоподобными цветами. Есть и такие, и их большинство, кто вначале раскрашивают, не задумываясь, можно ли сделать собаку зелёной, а деревья красными. Но тут появляется вопрос, всегда ли, когда ребёнок так беззаботно распоряжается раскраской, действительно, убеждён в том, что собаки бывают зелёными? Мне кажется, дети делают это отчасти потому, что им так хочется, хочется сделать собаку зелёной, а не чёрной или серой, потому, что зелёный цвет приятнее чёрного. У Толстого в «Детстве» мальчик спрашивает отца, бывают ли синие зайцы? И, получив утвердительный ответ, очень рад, потому, что у него есть только синий карандаш. Если бы высший авторитет не подтвердил его тайного желания, что зайцы могли быть синими, – он был бы лишён возможности рисовать их. «Можно нарисовать собаке розовый хвостик»? – спрашивает меня четырёхлетний мальчуган, и в тоне его вопроса звучит желание получить утвердительный ответ. Получив его, он рисует своей собаке без дальнейших колебаний розовый хвост и кстати, за одно уж, и голубую голову…

Этот акт со стороны детей не зависит от возраста. Есть совсем маленькие дети, которые очень скоро стремятся в этом отношении к правде. И есть большие, шестилетки, раскрашивающие корову всеми цветами радуги. Я уже упоминала о пятилетнем мальчике который все окрашивал в один жёлтый цвет, все равно, какой бы ни был объект. Передо мной лежат первые опыты в раскрашивании двух девочек (одной шести, другой пяти с половиной лет). Дома выкрашены в красный цвет с лиловыми и синими крышами, жёлтыми и зелёными окнами, а деревья и забор — оранжевые, цветочный горшок — розовый, а находящаяся в нем примула с листьями и цветами, — всех цветов радуги. Но понемногу эта беззаботность исчезает, дети начинают задумываться над раскраской того или другого предмета. Мы видим, как они развиваются в этом отношении каждый по-своему. Первая из только что упомянутых двух девочек, шестилетка, скоро перешла к гармоничности раскраски. Это случилось после того, как несколько, рисунков, выбранных ею для раскраски, оказались довольно сложными орнаментами. Первый из них она раскрашивала как попало в хроматическом смысле, точно пробуя на нем все карандаши. Над вторым она уже задумывалась, выбирая для каждой части орнамента тот или другой карандаш. И, когда в её рисунках-орнаментах появилась цветовая ритмичность, то и рисунки, изображающие различные предметы и пейзажи, стали раскрашиваться со смыслом.

Примером того, как отражается на этих рисунках степень развития наблюдательности окружающего, является заметка в моем дневнике в 1917 году во время моих занятий с детьми различных возрастов от 2 до 12 лет в опытном летнем детском саду по системе Монтессори.

Дети в саду рассматривали одуванчики. «Цветы жёлтые, жёлтые, а листья зелёные», повторяли они за мной. Я приготовила рисунки (контуры) одуванчиков и предложила на другой день для раскрашивания. Все дети (их было около пятидесяти), в том числе и рассматривавшие одуванчики, раскрасили картинки всевозможными цветами. Были лиловые листья и красные цветы, красные листья и зелёные цветы, были и листья, и цветы каждый разного цвета, но ни разу ни у кого не было жёлтых цветов и зелёных листьев одновременно. И только через месяц, когда несколько старших детей упражнялись подолгу c цветными табличками Монтессори, к которым они относились со страстью, появился желанный эффект.

Эффект одуванчика

Однажды (в августе), один из восьмилетних мальчиков, Коля С., стоя в саду и задумчиво разглядывая запоздалый одуванчик, повторял: «Одуванчики, они жёлтые». Я дала ему контуры одуванчиков, и он раскрасил их верно, очень близко к натуре (жёлтым и зелёным в два тона) и на память. То же самое я заметила и у других детей. У многих стали появляться рисунки и других цветов (анютиных глазок, гвоздики, душистого горошка, которые расцветали у них на грядках, самими ими посаженные, и за которыми они сами ухаживали), раскрашенные совершенно правильно, в то время как месяц назад они раскрашивали их беззаботно, всеми цветами радуги.

И это случилось тогда, когда дети долго упражнялись на цветных табличках. Когда они научились раскладывать их в гамме тонов и отличать безошибочно один цвет от другого до тончайших оттенков. Когда эти цвета и оттенки запечатлелись у них в сознании, как на фотографической пластинке, и они начали сами, от собственного внутреннего импульса замечать, что один предмет одного, цвета, а другой — другого. В книге Монтессори «Дом Ребёнка» есть слова, относящееся к плоским игрушкам Равиццы. «Это мост, постепенно ведущий ребёнка к умению наслаждаться фигурой и краской. Дети впоследствии учатся рассматривать картинки в рамках, развешенных по стенам, немного выше их головы, и, видимо, испытывают удовольствие от сознания, что «умеют объяснить картинку». Однажды, после долгого созерцания рамки, одна из наших малюток промолвила, словно про себя: «Я все знаю». (М.Монтессори. Дом Ребёнка).

Взяв контурный рисунок, маленькие дети, вначале хватающие их импульсивно из подражания другим, и относящиеся к ним, как к листку чистой бумаги, размазывая их, как попало, всевозможными карандашами, в один прекрасный момент вдруг замечают рисунок. Замечают они его, не просто разглядывая глазами, а при помощи руки, штрихуя его цветными карандашами, подобно тому, как они часто не узнают глазами геометрической фигуры деревянной вкладки или вырезанной из бумаги и наклеенной на карточку, а также наждачной буквы на карточке, и узнают их, только ощупав пальцами. «Смотри, здесь нарисован мальчик», радостно кричит мне четырёхлетний ребёнок, который, раскрашивая картинку, заштриховал её всю синим, зелёным и красным карандашами, нисколько не соблюдая контуров, и вдруг обнаружил голову мальчика. Он огорчился, что у мальчика не видно рук и ног из-за слоя цветных карандашей, которыми он покрыл листок, и пожелал раскрасить его снова. Получивши новый точно такой же рисунок, мальчик стал раскрашивать, внимательно присматриваясь к контурам, стараясь держаться в их границах и тщательно разбирая все части рисунка. «Вот руки, вот нога, а вот ещё нога, вот башмаки!» – радостно восклицал он.

Многие вооружаются против готовых контуров и картинок для раскрашивания, а, между тем, с каким наслаждением раскрашивают дети бесконечное количество картинок и контуров, изображающих всевозможные предметы и орнаменты, и сколько времени в полном покое могут проводить они за подобной работой! У каждого из нас в воспоминаниях детства есть или толстые иллюстрированные журналы, или модные картинки, или старые планы, или даже листы с выкройками, разрисованные нашей рукой всеми цветами радуги. Тихие часы за этими «художественными упражнениями» приносили нам столько радости в детстве! Имеем ли мы право отнимать эту радость у наших детей?

Всякий, кто вдумался хорошо в систему Монтессори, должен был заметить полную связь, прочную спаянность всех предметов дидактического материала, относящихся как к воспитанию чувств, так и к письму, счёту и рисованию. Работая с детьми длительно, убеждаешься все больше и больше в этой спаянности, этой цельности и стройности системы. Дети сами своими действиями убеждают в этом наблюдателей гораздо ярче, чем всякие книжные теории. Вот почему нельзя вырывать отдельные предметы материала и помещать их среди других, ничем с ними не связанных предметов. Это все равно, что вырвать несколько страниц из одной книги и вклеить в другую, совсем другого содержания, или поместить какой-нибудь биологический экземпляр в чуждый ему род и вид. Благодаря этой спаянности, дети ещё в детском саду приобретают метод к познанию, конечно, доступный их малому возрасту, но метод истинно-научный, часто поражающий своей строгостью.

Дальше, в следующей за детским садом ступени, в школе Монтессори, эта спаянность продолжается. Там нет отдельных предметов, распределенных по часам в расписании и разбитых на многие кусочки. Там всего три предмета: грамматика, арифметика и геометрия, и во все эти предметы входят рисование и природоведение, и сами эти предметы связаны один с другим.

Всегда, конечно, можно заметить у ребенка склонность к той или иной отрасли знания, и он может работать в этом направлении столько, сколько ему необходимо. Но чем бы ребенок ни занимался, он приобретает метод к выполнению умственной работы, что дает гораздо более ощутительный результат в смысле приобретения знания, чем самые блестящие объяснения учителя на уроках отдельных предметов. Есть еще четвертый предмет в школе Монтессори — это музыка,— занимающий особое место, не вплетающийся в три вышеупомянутые, ибо Монтессори подходит к музыке, как истинный музыкант, не приплетая к ней никаких иллюстраций – ни словесных, ни графических. Но об этой стороне воспитания по системе Монтессори следовало бы поговорить особо.

Статья из журнала «Монтессори-клуб» № 5 (25) 2010 г.

Фото Елены Хилтунен сделаны в школе Валентины Михайловой

Материалы урока

Следуя за М. Монтессори, попробуем превратить психологический инструментарий в автодидактические материалы

Начиная это исследование, мы обратились к одной из наиболее популярных в последние годы диагностике маленьких детей – Мюнхенской функциональной диагностике, созданной немецкими учеными под руководством профессора Теодора Хельбругге в Мюнхенском детском Центре, где медики, психологи и педагоги работают, опираясь на принципиальные идеи Марии Монтессори. Если следовать этим принципам, предметы, которые окружают ребенка, должны представлять собой не просто игрушки, но некие дидактизированные психологические инструменты, данные детям в постоянное пользование. Вот мы и пытаемся определить, что это могут быть за предметы, и можно ли с их помощью оборудовать развивающие среды групп «Вместе с мамой». Сегодня речь пойдет о помощи детям в формировании функции языка и самостоятельности.

Читать далее

Накрываем на стол? Нет! Изучаем геометрию!

Нам часто представляется, что простые действия ребенка не напрягают его интеллект, и, следовательно, не ведут по дороге развития. Мы постоянно завышаем свои требования и ждем от детей радостного восприятия мира. Но настоящего удивления, радости открытия в детских глазах мы почему-то при этом не наблюдаем. А ведь в том-то и дело, что такие счастливые ощущения возникают в момент осознания ребенком победы над своим незнанием или неумением. Значит, учение должно быть легким и радостным, а не мучительным и трудным.

Читать далее

Трава в банке – весенний дизайн

Терпение – очень важное человеческое качество. С самого маленького возраста М. Монтессори приучала детей к терпению. Она ставила на полку всего по одному дидактическому материалу, и, если тебе захотелось взять тот же материал, что и другому, придется терпеливо дождаться своей очереди. А если ты взялся сортировать зерна в плошке, имей терпение, не оставляй свою работу на полпути.

Читать далее

Как и где узнать о педагогике Монтессори больше?

Предлагаем Вам стать участником программы "Монтессори-педагогика для всех". Это платная рассылка серии из 48 писем, каждое из которых включает в себя подборку статей о педагогике Монтессори, задания для самоконтроля и мультимедийные материалы.

Автор программы Елена Хилтунен: Монтессори-педагог, инициатор и родоначальница возрождения монтессори-педагогики в России, эксперт Ассоциации монтессори-педагогов России, автор более 30-ти книг о педагогике Марии Монтессори.

Узнайте подробности