Такая книжка, чтобы в конец не заглядывать

У нас идут длинные матчи, порой переходящие в ближний бой. Не только против телевизора и компьютера, но друг против друга. Как известно, дети не хотят читать. Не менее известно, что читать детям все-таки нужно. Только не понятно, что и когда. По этому вопросу у нас разногласия. Мамин опыт говорит, что Юля должна прочитать то все (непременно все!) книги Астрид Линдгрен, то длинные, увлекавшие в детстве маму романы наподобие «Дэвида Копперфильда» или толстую-претолстую книгу Француа Моло «Без семьи». В ответ на замечание папы, что эта книга валяется не прочитанной больше месяца, мама так обижается, как будто папа оскорбил ее лично. Что ж поделать, такова ее педагогическая позиция, подпираемая двумя сильными аргументами: во-первых, эта книга была любимой у нее в детстве, а во-вторых, это ей пока не интересно, скучно, надо научиться преодолевать себя, доберется до середины книги, интерес появится. Папа такую педагогику не признает, начинает доказывать, возбуждается (ребенок, по его мнению, имеет право бросить книжку, если она ему не нравится. «Кто сказал, что не нравится?» – сурово спрашивает мама. – «Не нравится!» – кричит папа), и дискуссия заканчивается повышением артериального давления.

Через некоторое время, когда буря уляжется, папа скрытно идет в детскую библиотеку и приносит кучу разных книжек, которые с его точки зрения могут увлечь и привлечь к чтению юного читателя. Иногда из пяти книжек он угадывает одну, и Юля, забравшись с ногами в кресло, «глотает» художественную литературу. Этот процесс сопровождается вздохами, укоризненными взглядами противоположной стороны, а иногда и негодующими замечаниями мамы о том, что папа занимается провокациями, подсовывая всякую белиберду, «бульварную литературу» (непонятно, почему она так говорит, может, потому что библиотека находится на бульваре?) и отвлекает ребенка от серьезных занятий. Папа не соглашается, отстаивая точку зрения, что серьезные занятия – это глупость, серьезно то, что увлекательно, а что не увлекательно – не серьезно, и эта дискуссия также заканчивается повышением артериального давления, хлопаньем дверью и разбеганием в разные углы (простите, комнаты).

Одна сторона ищет поддержки у одних, другая – у третьих. А объект разногласий по-прежнему, если не досмотреть, прилепляется – не отдерешь – к «видикам», «barbi» и «tainam kladov». И вопрос о том, что надо читать детям, повисает в воздухе.

Однажды папа лежал на раскладушке под туей и читал своего любимого Бориса Акунина, которого не любят ни мама (попробовала и бросила), ни бабушка, которая его не читала (в отличие от любимого ею Бориса Пастернака), но знает, что это плохо. А папа читал Акунина, «Детскую книгу», и издавал вслух (он любит это делать) по этому поводу восторги.

Это привлекло внимание Юли, которая толкалась вокруг холодильника и думала, что бы ей такое съесть. 

А папа вместе с «Ластиком», учеником 6 класса из нашего времени, как раз провалился в хронодыру 1914 года, где должен был встретиться со своим сыщиком-прадедушкой для принятия ответственного, можно сказать, судьбоносного решения. Папа пересказал Юле, в чем оно состоит, она ушла рыться в холодильнике в поисках материальной пищи. Но с этого времени, видя папу с книжкой, как бы мельком интересовалась, на каком месте папа сейчас находится и что там происходит. А шестиклассник «Ластик» уже провалился в другую дыру, где странно и непонятно говорили по-русски (еще бы, 1605 год) и предстояла встреча героя с Борисом Годуновым. Поскольку тут же присутствовал дачный приятель Юли Саша, папа заодно просветил подрастающее поколение относительно героев Смутного времени. И даже прочел по заявке публики кусок «Детской книги».

Самое интересное, что она действительно оказалась детской, хотя за все время чтения папе это (в отличие от ее проницательного автора) в голову не приходило.

Но на следующий день (когда Юля опять спросила, что там происходит теперь, папа, не имея ничего в виду, просто чтобы отмахнуться, сказал: «Что ты все время спрашиваешь? Возьми да прочти!») Юля молча взяла эту книжку. И с этого момента уже не выпускала ее из рук ни днем ни ночью.

Она читала ее, и теперь уже ничего не имело значения – ни фон жизни (продолжавшаяся между мамой и папой упорная дискуссия об актуальных проблемах детского чтения), ни вынужденные перерывы на английский и математику, ни длинные романы, ни короткие разъяснения – все это не имело значения, потому что она уже была там. А кто хоть однажды побывает там, в этой дыре иного, самого притягательного из всех существующих миров, тот уже обратно, каким был раньше, не вернется. Он будет возвращаться к этому притягивающему миру снова и снова, и всякий раз мир будет разным – еще ярче, удивительнее, чем прежде.

Это ведь давным-давно хорошо известно – что на свете не существует детской и взрослой литературы. Если бабушке нравится «Колобок», она получает от чтения внучке наслаждение – это какая литература? А «Марсианские хроники», которыми папа зачитывается и теперь точно так же, как в детстве?

И вот еще какой вопрос: откуда у нечитающего (по мнению взрослых) ребенка – высокий уровень художественной культуры? А как иначе объяснишь, что Юля с увлечением читает то, что ей до этого было пересказано своими словами?

Ситуация наподобие той, с древним оракулом. В Древней Греции перед началом действия он выходил на сцену и рассказывал сюжет трагедии. Потом открывался занавес и начиналось действие. Зачем так делали, ведь не интересно же? Вероятно, таким образом зрителю высказывалось доверие. Да, они знали, что произойдет. Но ведь самое интересное – как...

Одно лишь досадно – в увлекательных книгах хочется подсмотреть в конец, чем там кончится. А подсмотришь, уже вроде и читать не обязательно. «Зря ты так, – сказал папа (не замечая того, что говорит, как мама), – если уж начала, надо закончить…».

«А надо, – сказала Юля, – сделать такую книжку, чтобы в конец нельзя было заглядывать». – «Ага, – засмеялся дачный приятель Саша, – чтоб стукнуло дубиной по пальцам...».

И мы стали обсуждать детали конструкции.

«А что лучше? – спросила Юля. – В одном веке жить или в двух?» – «В трех!» – пошутил папа, не поняв вопроса. – «Да нет, меня спросят: ты из какого века, а я скажу – из двадцатого». – «Ну, ты там жила недолго». – «Все равно… Вот Соньке Беринской хвастаться нечем, она в 2001 году родилась и в четыре года в школу пошла».

А правда, подумал папа, есть люди, которые всю жизнь прожили в одном веке, а есть которые – в двух. Ну и что?

Чем отличается 20 век от 21-го? «Там, – говорит человек 1998 года рождения, – только к концу стало получше, а так войны все, революции… Плохой век».

Да уж, не сахар.

Хотя и этот начался у нас не лучшим образом, и как наглядно сменили века друг друга: один перед телевизором в конце того века попрощался с народом, и вот тебе, здравствуйте, водка «Путинка»…

Хотя, может быть, дело не в количестве веков, в которых прожил, а в том – как. Можно ведь и в двух, и даже в трех веках куковать, а можно один свой короткий век прожить по-человечески. Вот, например, Пушкин… «Нет, – поправляет меня Юля, – он родился в 1799-м, а умер в 1837-м».

Хм…получается, два века все же лучше? Новое узнаешь, там катаются на колясках, а тут – на машинах. «А есть такие, – интересуется Юля, – которые в трех веках пожили?».

И такие есть. И все-таки, думает папа, которого эта тема зацепила, вот, странно, ерунда какая-то. Живешь в своем одном веке и не знаешь, что будет завтра. Ну, кто в тихом 1913-м мог предположить. Или без политики – жил, скажем, себе человек, жил, и вдруг у него родился ребенок. И все – другой век! Ребенок растет, задает изумляющие вопросы.

Что-нибудь неожиданное обязательно случится. И Соньке Беринской, 2001 года рождения, будет чем перед потомками похвастаться…

Статья из журнала «Монтессори-клуб» № 2 (47) 2015 г.

Фото: интернет-источник